Николай Алексеевич Спешнев

На закрытые переговоры, так называемые узкие встречи, стенографистки обычно не допускаются. Поэтому переводчику очень важно уметь записать беседу полностью, слово в слово. Синхронный перевод в таких случаях заменяется последовательным. Запись выступления оратора требует известных навыков и прежде всего знания основ системы Миньяр-Белоручева, суть которой состоит в том, что фиксация беседы производится с помощью условных обозначений. При этом в каждом отдельном случае условные обозначения могут иметь свое значение. Скажем, кружочек с палочкой внизу означает главу (страны, делегации, коллектива), а число 11, обведенное кружочком — встречу глав правительств от 11 сентября 1969 года. Стенографическая запись в данном случае ничего не может дать, так как расшифровывается слишком медленно. На узких встречах эксперт-переводчик (главный переводчик) обычно сидит по левую руку от оратора, его коллеги сидят рядом и записывают все, что слышат, включая отдельные реплики участников. Бумагой, пятью-шестью остро отточенными карандашами (ВВ) для ведения записи и отдельно — большим синим и красным карандашами переводчиков обеспечивает принимающая сторона.

Заметим, что содержание любого переводимого текста (будь то синхронный или последовательный) переводчик обычно помнит не более двух часов. В этой связи сделанные записи расшифровываются сразу же по окончании встречи и диктуются машинистке. Уметь “не помнить” или, как говорят компьютерщики, “сбрасывать в корзину” — тоже большое искусство. Можно только представить, что творилось бы в голове переводчика, часто работающего на переговорах разных уровней, если бы он все помнил.

Конечно, отдельные яркие эпизоды запоминаются, в особенности если они сопровождаются достаточно сильным эмоциональным накалом. Скажем, на одной из встреч по пограничному урегулированию (1973) китайская сторона выразила решительный протест по поводу того, что советские пограничники на западном участке границы якобы избили китайских чабанов, забрали у них пару овец и затем улетели на вертолете. По версии советской стороны, пограничники, облетая на вертолете район вдоль границы, обнаружили несколько отар овец, якобы вторгшихся в глубину советской территории. Опустившись, они объяснили китайским чабанам, что те оказались в зоне, не предусмотренной положением о хозяйственной деятельности, угостили их конфетами, напоили чаем и улетели. Протест, естественно, отклоняется. Что же до истины, то она, как всегда, видимо, лежала где-то посередине. Если представить себе эту сцену общения, так сказать, воочию, то, сами понимаете, разговор просто не мог обойтись без барашка. Дело ведь происходило на Памире. Хочется отметить, что на сегодняшний день все пограничные вопросы с нашим великим соседом, к удовлетворению обеих сторон, улажены.

Впервые мне довелось увидеть президента Китая Цзян Цзэминя в декабре 1988 года в Шанхае. Тогда он был еще только первым секретарем горкома партии. Готовился официальный визит М. С. Горбачева в КНР, во время которого предполагалось восстановить межгосударственные и партийные отношения между двумя странами, которые были фактически “заморожены” на пару десятилетий в связи с пресловутой “культурной революцией” в Китае. В этих условиях важное значение приобретала намечавшаяся встреча Цзян Цзэминя с делегацией Ленинграда, которую возглавлял тогдашний мэр В. Я. Ходырев. Эта встреча должна была ответить на вопрос, готова ли китайская сторона к продолжению межпартийных контактов, а следовательно — состоится ли встреча М. С. Горбачева с Дэн Сяопином в мае будущего года. Строились всяческие предположения, от самых радужных до самых мрачных. До последнего момента было неясно, примет ли шанхайский лидер ленинградскую делегацию. И вот выясняется, что Цзян Цзэминь готов приехать к нам в гостиницу на следующий день… к завтраку в 8 часов утра. Омлет с беконом, простокваша в фарфоровых бутылочках и беседа с будущим (через год) президентом страны. Разговор за столом велся о чем угодно, только не о восстановлении межпартийных отношении. Сам факт встречи отвечал на все поставленные вопросы положительно. Во время завтрака выяснилось, что Цзян Цзэминь неплохо изъясняется по-русски, при этом, как он сам признался, его хобби — русские поговорки и пословицы. На вопрос В. Я. Ходырева, какая из русских пословиц его самая любимая, Цзян Цзэминь, не раздумывая, ответил: “Рад бы в рай, да грехи не пускают”. Кстати, в Китае, где основными религиями являются буддизм, даосизм и конфуцианство, нет понятия греха в нашем понимании этого слова, поэтому русская пословица в переводе на китайский язык требует соответствующих комментариев.

Через пять месяцев, в мае 1989 года, Цзян Цзэминь уже принимал в Шанхае президента СССР М. С. Горбачева. Весной 1991 года в Пекине партийную делегацию Ленинградского обкома партии во главе с Б. В. Гидасповым он принимал уже в качестве главы государства. А спустя месяц Цзян Цзэминь сам приехал в СССР и провел два дня в Ленинграде. Перед торжественным приемом в Таврическом дворце гости побывали в историческом зале, где некогда заседала Государственная дума. С советской стороны китайского гостя принимали два хозяина — мэр А. А. Собчак и первый секретарь обкома, который месяц тому назад был в гостях у Цзян Цзэминя в правительственной резиденции. И снова возникла ситуация с эмоциональным накалом, потому она и запомнилась. Гости входят в зал, оглядывают огромное помещение, а в это время А. А. Собчак, обращаясь к китайской делегации (министры, важные партийные деятели), говорит: “Здесь, в этом зале, наш партийный босс устраивает свои съезды”. Все вздымают головы вверх, восхищаются архитектурой, хвалят акустику. А тут Б. В. Гидаспов возьми да скажи: “Зал прекрасен, но есть в нем „мертвые зоны”, откуда плохо слышно оратора”. Немедленная реплика Собчака: “Он туда сажает старых коммунистов, которые и так уже ничего не слышат! Им можно говорить все что угодно!” Чтобы продемонстрировать акустику зала, Гидаспов взошел на сцену и прочитал несколько строк из Игоря Северянина. И снова реплика Собчака: “Вот и читали бы стихи, а не партийные конференции проводили”. За этой пикировкой с недоумением наблюдают Цзян Цзэминь и министр иностранных дел КНР Цянь Цичэнь. Они просят перевести. Перевожу, чуть смягчая остроту диалога. Вижу, что у китайцев все происходящее с трудом укладывается в голове. На этом фоне дирижирование оркестром или танец в два притопа три прихлопа кажутся просто мелочью…

На другой день во время антракта, находясь в фойе царской ложи и, видимо, вдохновившись оперой “Севильский цирюльник”, Цзян Цзэминь решил сам попеть и начал с хорошо известных и популярных в Китае русских песен времен гражданской и Отечественной войн. У него обнаружился приятный баритон, и пел он по-русски, зная все слова. К сожалению, среди русских подпеть ему смогли немногие.

Во время официальных встреч лидеры, согласно протоколу, должны говорить на своем родном языке “под переводчика”. При неформальной встрече каждый из них может перейти на язык собеседника. Ли Пэн — выпускник одного из московских вузов, до недавнего времени премьер Китая — также неплохо говорит по-русски.

Делегация Государственного комитета по науке и технике посетила Китай осенью 1988 года. Отношения с Китаем стали постепенно налаживаться, и в качестве первой ласточки в Пекине на территории некогда выстроенного с помощью советских специалистов выставочного комплекса (наподобие ВДНХ) была устроена демонстрация наших достижений в области науки и техники. Приехало немало знаменитостей: дважды Герой Советского Союза космонавт Александр Александров, известный офтальмолог Святослав Федоров и многие другие. Выставку посетил премьер Ли Пэн. Он сразу же попросил переводчика (в данном случае меня) переводить только тогда, когда он не поймет объяснений русских специалистов. У одного из стендов он задержался, и тут произошел примечательный разговор со Святославом Федоровым, который в том году готовился провести серию показательных операций в Китае. С. Федоров, как известно, был человеком велеречивым, импульсивным, заряженным на идею. Он стал рассказывать о своих планах, в частности о строительстве специальных кораблей с клиниками на борту, которые смогут решить проблему здоровых глаз во всем мире. “Для этого потребуется около 6 млрд. долларов, — рассказывал С. Федоров. — Производство одной атомной подводной лодки ныне стоит 3 млрд. долларов. Две таких лодки, и весь мир сможет снять очки”. Закончив, он вопросительно посмотрел на Ли Пэна. Китайский премьер улыбнулся, подумал немного и не без ехидства заметил: “Прекрасно. Вот вы их и не постройте”.

В Китае множество всевозможных диалектов. Наличие у них совершенно разных фонетических систем приводит к тому, что, скажем, пекинец (нормативное произношение в Китае опирается на пекинский диалект) совершенно не поймет шанхайца, если тот заговорит на своем родном диалекте. Фонетические отличия будут не менее разительны, чем между русским и грузинским. Единственное, что объединяет всех носителей диалектов, так это иероглифика, которая во всем Китае едина. Традиционный пример. Китайский иероглиф, обозначающий слово “чай”, произносится на севере страны как “ча” (русское слово “чай” произошло именно от китайского “ча”). Но этот же самый иероглиф на юге Китая будет произносится как “тэ”, что дало, кстати, во французском и английском соответственно “тэ” и “ти”. Вот поэтому-то китайцы и не могут перейти на алфавитное письмо, ибо сразу перестанут понимать друг друга.

Китаец, говорящий на нормативном китайском языке, но с сильным диалектным акцентом, вызывает у переводчика тихий ужас. Это все равно что слушать японца, говорящего по-украински. А если оратору за восемьдесят и у него недостает с десяток зубов? Это уже катастрофа! Был случай на достаточно высоком уровне, когда мне пришлось “на ушко” переводить молоденькой китайской переводчице речь старика-китайца (я его понимал только за счет опыта), говорившего с жутким акцентом. Иначе говоря, я переводил ей с китайского на китайский, после чего она уже могла сказанное перевести на русский. Китайская переводчица просто не понимала, что говорит ее соотечественник. А говорил он всего лишь с диалектным акцентом. Переспрашивать оратора переводчику позволительно, но только в крайних случаях. Известно, что А. И. Микоян, который говорил по-русски с сильным акцентом, страшно не любил, когда его переспрашивали переводчики (мне, к счастью, довелось переводить его только один раз на приеме в Тайницком саду Кремля после окончания VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1956 году). На Кубе А. И. Микоян долго терпел переспросы своего переводчика, так как думал, что он — кубинец. Узнав, что это переводчик делегации, он тут же устроил скандал. Один лишь пример “фификции речи” незабвенного Анастаса Ивановича. Когда он произносил “Даздыс, сыс сыс!”, опытный переводчик тут же произносил: “Да здравствует Советский Союз!”. Так что переводчику нужны еще и хороший слух, и интуиция. И вообще, что бы ни услышал переводчик, перевод должен прозвучать при любой ситуации. Сочиняй сам, но не молчи.

Совсем другое дело, когда приходится переводить мастер-класс известного режиссера или артиста. Во время гастролей БДТ на Тайване, где в моей редакции на китайском языке шла пьеса А. Н. Островского “На всякого мудреца довольно простоты”, у К. Ю. Лаврова была лекция об истории театра, об актерском мастерстве, в конце которой он решил прочитать финальный монолог городничего из “Ревизора” Н. В. Гоголя. Перевод-экспромт, к счастью, получился. Правда, китайский зритель так и не понял, “над кем смеялся” Гоголь. Кирилл Юрьевич сказал мне потом, что впервые он монолог городничего читал на китайском языке. Звучало как похвала. Возникает весьма важный вопрос, вправе ли переводчик в таких случаях подключать свои собственные эмоции? Если да, то до какой степени? Ведь эмоции переводчика будут накладываться на игру актера, на его интонацию. Скажем, как мне было переводить мастер-класс Евгения Алексеевича Лебедева, когда он показывал отрывки из пьес (знаменитый отрывок из “Энергичных людей” В. М. Шукшина) или изображал, как чихает Баба-яга (такого персонажа в китайском фольклоре нет)? Видимо, принцип остается прежним. Там, где актер в образе, перевод должен быть предельно сухим, только передача текста и никаких собственных переживаний. Там же, где идет обычная лекция, переводчик должен во всем копировать оратора. Выходит, что актерские данные переводчику все же желательно иметь, если уж он готов идти на штурм таких высот. Ну и, конечно, следует знать материал, то есть заранее к такому варианту готовиться.

Легко переводить людей, которые медлительны по своей натуре. Говорят они не торопясь, делая даже между словами длительные паузы. Таким был, например, Олег Николаевич Ефремов, который, рассказывая о системе Станиславского (Тайвань, 1994), через каждые три минуты останавливался, молча доставал из черной кожаной куртки зажигалку и “оживлял” готовую погаснуть сигарету. С другой стороны, именно в этом случае перевод эмоционально должен быть полностью адекватен манере выступающего. Перевести можно даже паузу.

Обычно перевод спектаклей зарубежных артистов зритель слышит через наушники. У переводчика имеется отредактированный текст пьесы, который он произносит синхронно с репликами актеров, то есть фактически их дублирует. Существует и другой способ перевода. Текст спектакля почти полностью переносится на слайды, которые демонстрируются по ходу спектакля на двух небольших экранах, установленных по краям сцены. Это своеобразные титры. Трудность состоит в том, что длинная реплика (монолог) на одном слайде не помещается и потому следует четко продумывать места “стыковки”. К тому же, чтобы зритель последних рядов мог видеть иероглифы на экране, они должны быть достаточно крупными, но тогда их больше 28 штук в кадр не поставить. Таким образом, требуется значительная предварительная работа с текстом.

В последнее время некоторые русские драматические театры провели свои гастроли на Тайване. Заметим, что многие пьесы русских классиков переведены на китайский язык еще в 20–30-е годы. Переводы не всегда совершенны и зачастую изобилуют ошибками.

Здесь редактора-переводчика и подстерегают опасности. Скажем, пьеса А. Н. Островского “На всякого мудреца довольно простоты” шла на Дальнем Востоке, на Тайване. По ходу пьесы богатая вдова, родом из купчих, Турусина разговаривает со своим слугой Григорием:

Турусина: Кто он такой?

Григорий: Надо полагать, из азиатцев-с.

Турусина: Почему ты думаешь, что азиатец?

Григорий: Уж очень страшен-с. Так даже жутко глядеть-с. Ежели сударыня, к вечеру, — не приведи господи.

Как тут быть переводчику? Как поступить, чтобы не оскорбить национальные чувства столь ранимых азиатов, в данном случае китайцев? Случай не самый страшный в практике переводчиков. В персидском переводе “Ревизора” пришлось жену городничего заменить на вторую дочь, ибо ухаживание за замужней женщиной в Иране карается смертной казнью!!! Хлестакову бы тут сильно не повезло.

Еще труднее дело обстоит с игрой слов. В той же пьесе Островского:

Григорий: Сударыня, уродливый пришел.

Турусина: Григорий, как тебе не стыдно! Какой уродливый? Юродивый. Вели его накормить.

У А. П. Чехова в “Дяде Ване” есть такие две фразы:

Марина: …Давеча подняли шум, пальбу — срам один!

Телегин: Да, сюжет, достойный кисти Айвазовского.

Мало того, что никто на Тайване не знает, кто такой Айвазовский, а уж реплику Телегина, сказанную невпопад, объяснить зрителю практически невозможно.

Или в “Чайке”:

Шахраев:…Раз в одной мелодраме они играли заговорщиков, и когда их вдруг накрыли, то надо было сказать: “Мы попали в западню”, а Измайлов — “Мы попали в запандю”… (Хохочет.) Запандю!..

Однако, в конечном итоге, во всех вышеперечисленных примерах выход все же был найден, и перевод состоялся.

Надо отдать должное сегодняшним молодым китаистам, обучающимся на восточном факультете СПбГУ. Уже со студенческой скамьи (после годичной стажировки в Китае) многие из них готовы работать переводчиками и гидами с китайским языком. Это прекрасная база для совершенствования своего переводческого мастерства. А работа на самом высоком уровне — это серьезное испытание для любого переводчика, и думается, что воспитанникам нашего университета, востоковедная школа которого котируется во всем мире, этот тяжелый труд также будет по плечу.

Итак, у синхронного переводчика должна быть крепкая нервная система, он должен уметь предельно концентрировать свое внимание, обладать хорошей памятью, быстрой реакцией, смелостью, находчивостью, широким кругозором, артистизмом, чувством юмора и, на всякий случай,… хорошим знанием языка, в том числе и русского — всего-то ничего. А в остальном…

СИНХРОННЫЙ ПЕРЕВОД В ЗЕРКАЛЕ ПРЕССЫ

С момента своего прибытия в воскресенье на Тайвань советский президент Михаил Горбачев получал похвалы за многое — за окончание холодной войны, освобождение Восточной Европы… но среди всего этого он не обладал умением говорить по-китайски. Телерепортаж выступления Горбачева перед законодателями и бизнесменами, который транслировался вчера, показал, что его губы двигались в ритме чистейшего китайского языка. Не будем обманываться. Это был голос его переводчика Н. А. Спешнева, известного русского синолога, который внешне даже немного напоминает самого Горбачева. 62-летний Спешнев имеет свою историю говорения за известных мировых лидеров. Когда Горбачев ездил в Китай в 1989 году, Спешнев, который родился в Пекине и ходил там в китайскую среднюю школу до 16 лет, сопровождал и переводил его в большинстве случаев. Он также переводил советских лидеров Н. Хрущева и Л. Брежнева. Бывший проректор Ленинградского университета провел два последних года на Тайване в качестве профессора русской литературы в национальном Тайваньском университете и университете Чжэнчжи.

Газета “China news”, 1994, 22 марта. Тайвань.

Визит Горбачева на Тайвань произвел фурор. Кроме обаяния Горбачева и его супруги, наибольшее внимание, следует считать, привлек его переводчик. Выступал ли Горбачев перед публикой или на пресс-конференции, этот господин составлял с Горбачевым прекрасную пару. Это проявлялось не только в синхронности перевода, но и в передаче эмоций, интонации, а также в подборе лексики и стилистике речи. В последние годы на Тайвань приезжало немало мировых знаменитостей, но чтобы переводчик мог при этом достичь таких высот, пожалуй, впервые. Можно сказать, что это высший класс…

Газета “Чжунхуа жибао”, 1994, 29 марта. Тайвань.

P.S.:

Sad Panda